Вход
Опрос
Ваш любимый персонаж книги
Всего голосов: 42
Green must be seen
ТУМАН
ТУМАН
(Вокруг света, 1988, N4)
Тысячелетиями человечество пугало себя сатанинскими силами и оборотнями, вампирами и привидениями, многими другими страшилищами. Люди общались с ними через посредников в человеческом облике — колдунов, ведьм, домовых и им подобных, знавшихся с нечистой силой.
С развитием науки и прогрессом техники, давшими в руки человека могучие силы воздействия на окружающий мир, писатели-фантасты стали разрабатывать сюжеты, в которых носителями разрушительной силы становились либо вполне земные, наделенные мощной техникой люди, либо их инопланетные «братья по разуму».
Сегодня разнообразные средства массового поражения, тайно разрабатываемые технологии для производства генноинженерного, этнического и других видов оружия, побуждают вполне реалистически мыслящих ученых уже прогнозировать возможные локальные и глобальные последствия для нашей планеты преднамеренного применения или неизбежных аварийных утечек опасных субстратов, продуктов, патогенных организмов и прочих «прелестей».
Замысел романа Стивена Кинга «Туман», который предлагает читателям журнал «Вокруг света», заставляет вспомнить известную американскую кинокартину «На следующий день».
Еще в 40-е годы Владимир Иванович Вернадский предложил выделить в наружной сфере Земли — биосфере — новую оболочку — ноосферу, или сферу разума. Теперь от всех людей доброй воли зависит, сохранится ли ноосфера или же деградирует в сферу безумия — дементосферу, или даже сферу смерти — некросферу... Благой пример подали врачи, ученые, писатели своим движением против ядерной войны. Но, конечно, одним им не справиться с такой грандиозной задачей. К ее решению должны присоединиться люди всех профессий, всех рас и национальностей.
В. И. Иванов,
член-корреспондент АМН СССР
ДВЕРЬ
ДВЕРЬ
Редакторское предисловие
(Техника - молодёжи, 1987, N6)
Многие любители фантастики, несомненно, уже знакомы с творчеством известного американского писателя Стивена Кинга. В последние годы его произведения неоднократно публиковались у нас (романы «Мертвая зона» в «Иностранной литературе» и «Воспламеняющая взглядом» в «Звезде», рассказы в «Ровеснике», «Юном технике», «Литературной газете», «Неделе»). Появились в нашей печати и критические публикации, авторы которых в целом признают, что произведения Кинга, несмотря на всю необычность, нередко ирреальность сюжета, интересны и, что самое главное, во многом актуальны для сегодняшней Америки. В Соединенных Штатах вопреки небывалому успеху писателя — его книги издаются миллионными тиражами, экранизируются ведущими режиссерами — мнения критиков полярно расходятся. И далеко не все они пытаются честно разобраться в философской концепции Стивена Кинга. Есть и такие, кто поспешил окрестить его «королем ужасов». Одни неумеренно восхваляют, а другие презрительно поносят писателя.
Да, Стивен Кинг сложен для понимания. Его творчество в чем-то созвучно литературе, которую принято называть «готической», но много в нем и от детектива, и от чисто научной фантастики. Да и так ли уж необычны для литературы «мистические» фантазии Кинга? Разве не встречаем мы подобных философских аллегорий, гротеска в произведениях Свифта, Стивенсона, Уайльда, Гофмана, По?
Однако не будем поспешно включать в этот список имя американского писателя. И все же мы искренне верим, что вдумчивый читатель найдет в его произведениях стремление глубже понять природу человека, тревогу за его будущее. «Наделяя своих персонажей «вторым зрением», Кинг точно бы обретает его и сам, его лучшие романы полны предчувствия угроз, в которых человечество должно отдавать себе отчет, чтобы они не осуществились»,— писал А. Зверев во вступительной статье к роману «Мертвая зона».
В сентябре этого года Стивену Кингу исполняется 40 лет. Предлагаемый рассказ впервые опубликован в марте 1971 года. И в нем явственно проступает отпечаток того
времени, когда запускаемые в космос автоматические аппараты подвергались тщательной стерилизации, а возвращавшиеся из первых лунных экспедиций астронавты проходили многодневный карантин в полной изоляции от остальных людей — а вдруг?..
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНЫЕ ПРОЗРЕНИЯ СТИВЕНА КИНГА
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНЫЕ ПРОЗРЕНИЯ СТИВЕНА КИНГА
Л. Варустин
(Звезда, 1986, N4)
Стивен Кинг, чей новый роман «Воспламеняющая взглядом» (или «Сжигающая взглядом») начинает с этой журнальной книги печатать «Звезда», принадлежит к числу наиболее читаемых авторов в современных США.
Стивен Кинг сравнительно молодой писатель (ему нет еще и сорока лет), но он уже автор таких крупных литературных произведений, как «Кэрри», «Светящийся», «Мертвая зона», «Воспламеняющая взглядом», «Куджо», «Разные сезоны», «Кристин», «Кладбище домашних животных» и других.
Строит свои произведения Кинг живо, изобретательно. События в его романах нарастают с головокружительной, чуть ли не детективной быстротой. Заметим, что именно эта сторона дарования художника развита намного сильнее, чем его умение создавать в глубоком социально-психологическом рисунке характеры своих героев.
Небезразличен писатель и к выбору материала для изображения. Обычно он находит его на стыке повседневной жизни и сферы науки. Причем той науки, к которой прикован широкий общественный интерес и которая таит в себе много неразгаданного и неоткрытого. Последнее обстоятельство значимо для Кинга. Оно, по мнению писателя, открывает ему большой простор для построения собственных фантастических, подчас весьма далеких от подлинно научного знания интриг и фабул. Парапсихологи, экстрасенсы, люди, наделенные сверхъестественным даром провидения или внушения, способные выделять некую новую, могучую мозговую энергию, — населяют страницы многих его книг. Вот и один из главных героев романа «Воспламеняющая взглядом» убежденно прокламирует: «Мозг это та сила, которая может сдвинуть мир», — понимая этот афоризм не в социологическом, а чисто биологическом смысле.
Писательский интерес Кинга к тайнам нейропсихологии, к неисследованным психическим явлениям понятен. Как никто другой, он удивительно чувствует интересы многомиллионной читательской аудитории. А сегодня как раз сфера функций головного мозга, «заведующего» всей деятельностью высшей нервной системы человека, приковывает все большее внимание естествоиспытателей. Интерес этот перерос границы одной национальной науки, ныне он поистине межконтинентален: больше половины всех физиологов мира заняты изучением функций головного мозга. В этой области естествознания предвидится как раз немалое число самых серьезных открытий.
Советский физиолог, автор многих книг в области нейропсихологии, доктор биологических наук Б. Сергеев отмечает в этой связи: «Мозг — слишком сложно устроенный орган, и нет надежды, что удастся быстро выведать его тайны. Путь познания долог и труден. Мы находимся в самом начале пути».
Итак, Кинг — писатель, совмещающий в своем творчестве достоинства остросюжетной романистики и литературы научной фантастики, основанной к тому же на материале, так сказать, повышенного спроса. В этом отношении его творчество не выходит из общего русла традиционной, американизированной, прагматической литературы. Но сказать так о Кинге, значило бы сказать половину правды, а Кинг, видимо, так и остался бы модным, но второразрядным писателем, поставщиком занимательного, но поверхностного чтива, пусть наиболее одаренным, но все же одним из представителей целого сонмища создателей произведений так называемой массовой культуры.
Однако у многогранного таланта Кинга есть еще одно свойство, которое в решающей степени обогатило и расширило его творчество, сформировало особый стиль писателя. Оно же, это свойство, сделало его труд эстетически и общественно значимым. Самые причудливые вымыслы, фантастические преувеличения у Кинга обычно
погружены в реалии и подробности доподлинной жизни, существуют в системе тех нравственных норм и отношений, какие определяют связи сегодняшних людей.
Своеобразна и сама природа невероятного у Кинга. Она — вовсе не плод досужего сочинительства: самые существенные ее стороны и проявления не выводятся писателем умозрительно из быта некоей космической межпланетной республики, а увидены им в самой что ни на есть реальной американской жизни. Словом, фантазия Кинга питается соками действительности, то и дело обнаруживая за невероятным, казалось бы, нарочитым авторским изображением множества сцен насилия и зла нечто такое, что в подобной или же еще более отвратительной форме явил миру пресловутый американский образ жизни.
Нет, вымысел у Кинга не берет верх над образами и фактами действительности. Он лишь в заостренной, гиперболизированной форме помогает разглядеть опасные тенденции развития, какие все больше обнаруживает одна из самых богатых стран каниталистического мира. Соразмерность условно-фантастического материала и живых реалий повседневности — важный опорный художественный принцип, исповедуемый писателем Стивеном Кингом.
Фабула и недавнего романа С. Кинга «Воспламеняющая взглядом» (1980) также закручивается в сфере научно-фантастического знания, в загадочной, потаенной сфере парапсихологии, и его главные герои, молодая чета Макги, — американские психологи, только что окончившие университетский курс, — обнаруживает сверхъестественный дар внушения. Рожденная супругами Макги дочь Чарли наследует еще более сильный дар «пирокинеза» — способность возжигать одним взглядом, в пылу гнева, отчаяния
ли, пламя.
Сверхъестественные способности Чарли и ее родителей привлекают к семье повышенное внимание Конторы, сверхсекретной правительственной организации. Высшие чиновники Конторы вынашивают план заполучить Чарли из семьи и использовать ее дар в своих целях.
Подрастает Чарли, растет и назойливость агентов Конторы. Напрасно наивный и прямодушный Энди, отец Чарли, тешит себя иллюзией о своих правах, о том, что государство не посмеет вмешиваться в его частную жизнь. Сеть преследований затягивается все туже. Так действие, начавшееся в условно-фантастических декорациях,
опускается на землю, приобретает черты самой что ни на есть доподлинной реальности. Даже за образом Конторы, этой всемогущей, не контролируемой законом секретной организации, как рисует ее Кинг, прозрачно читается ее реальный прототип — один из филиалов американского ЦРУ.
Внешне Контора, расположенная в двух старых зданиях, возведенных еще до гражданской войны, выглядит и вовсе безобидно. Парковая зона, искусственные пруды, тщательно подстриженная зелень газонов, специально проложенные дорожки для конных прогулок... Даже на службу шеф Конторы — Кэп, капитан Холлистер — добирается не в бронированном лимузине, а на тихом патриархальном велосипеде.
Но мирный дачный пейзаж — всего лишь прикрытие. Отгородившись электронными замками, глубоко под землей расположилось логово огромного политического спрута, захватившего власть над жизнью и смертью американцев. Компьютерная аппаратура слежки и подслушивания, сотни тайных агентов и осведомителей, профессиональные убийцы-хиттеры, ученые-медики с моралью питекантропов в качестве руководителей акций Конторы — таков ее повседневный быт.
Организация, ответственная за безопасность государства, давно уже вышла за пределы своих полномочий. И Чарли, эта девочка-пламя, понадобилась Конторе вовсе не для того, чтобы уберечь ее тайну от вражеских шпионов. Подобные соображения нужны лишь для маскировки истинных целей Конторы. Охота на семейство Макги предпринята (и капитан Холлистер вовсе не делает из этого секрета) для того, чтобы использовать способности Чарли как оружие невиданной перспективы для военных,
для утверждения нового могущества Штатов.
Люди Конторы убивают мать Чарли, задушен ставший ненужным старый доктор-маньяк Уэнлесс, капитан Холлистер отдал приказ убрать и Энди Макги. Впрочем, подобные мелочи мало беспокоят служащих Конторы. Само убийство рассматривается здесь как заурядное, разве чуть более хлопотливое выполнение обычных служебных процедур.
Злодейство, насилие, провокации, возведенные в ранг закона, — уж не плод ли они художественной фантазии писателя? Нет, не молвой придуманы, а существовали в самой явной яви испытания вирусов опасных заболеваний, наркотиков и психохимических средств на пациентах клиник, наркоманах, добровольцах, на заключенных в американских тюрьмах. Все эти проекты осуществлялись по прямому заданию военного ведомства США. Десятки, сотни подопытных людей стали жертвами этих чудовищных экспериментов. Сегодня известны и конкретные имена «экспериментаторов»-убийц.
Право же, перед такими деяниями бледнеют самые мрачные ужасы, запечатленные в романах Кинга!
Милитаризация промышленности не проходит бесследно для общества. Милитаризируется и общественная психология. В таких условиях растут, как грибы после дождя, приобретают неслыханную власть над людьми организации типа Конторы. Атмосфера искусно подогреваемой ненависти, грубой силы, права кулака проникает во все поры общественного организма.
В свое время проимпериалистическая критика, казенная буржуазная журналистика и историография немало сделали для того, чтобы исказить, принизить творчество многих выдающихся писателей, принципиальных противников милитаризма, власти денежного мешка. Джон Рид, Теодор Драйзер, Эгон Эрвин Киш, Пабло Неруда, Луи Арагон, Андре Вюрмсер, десятки других мастеров испытали на себе давление и преследования железной пяты капитала.
Политическую аллергию вызывает у правящих кругов США, заокеанских скалозубов ныне уже и литература общедемократического содержания, книги вовсе не коммунистов и даже не сочувствующих их идеям. В числе отверженных — преуспевающий, ныне весьма богатый писатель Стивен Кинг. Ему не прощают того, что Кинг не только разглядел, но и посмел выступить с разоблачением милитаристских, тоталитарных тенденций, какие наметились в развитии современной политической истории США. За всеми причудливыми его фантазиями, живыми противоречиями его мысли стоит тревожащая совесть писателя истина: нация, вступившая на дорогу милитаризма, исповедующая идеи национального превосходства, сама загоняет себя в угол, предает свои демократические традиции, топчет права личности.
Еще сравнительно недавно официальная. критика, замалчивая разоблачительные, реалистические мотивы творчества иисателя, объявляла Кинга проповедником литературы ужасов, создателем книг массовой культуры, конвейерного искусства. Сегодня, чувствуя, видимо, что такая критика не достигает цели, что произведения Кинга завоевывают новых читателей (его романы возглавляют, как правило, ежегодные списки американских бестселлеров), пытаются цензурными мерами отлучить «крамольного»
автора от читателей. Вот одна из последних литературных новостей: в библиотеках 49 американских штатов запрещены к чтению наряду с книгами Марка Твена, Теодора Драйзера, Курта Воннегута и романы Стивена Кинга.
В одном из последних интервью Кинг, в свои студенческие годы сам участник антивоенного движения, активный противник американской «грязной» войны во Въетнаме, заявил: если есть у людей лишнее богатство, так это — оружие.
Всем содержанием, внутренним пафосом своего романа «Воспламеняющая взглядом» Стивен Кинг выступает против оружия и в более широком смысле. Того оружия, какое, размножаясь, приобретая все новые свойства для массового уничтожения людей; влечет за собой милитаризацию государства, разжигает агрессивные аппетиты, покушается на лучшие естественные права людей.
СТРАШНЫЕ СКАЗКИ СТИВЕНА КИНГА: ФАНТАЗИИ И РЕАЛЬНОСТЬ
Николай ПАЛЬЦЕВ
СТРАШНЫЕ СКАЗКИ СТИВЕНА КИНГА: ФАНТАЗИИ И РЕАЛЬНОСТЬ
(Послесловие к книге "Мертвая зона", издательство "Молодая гвардия", 1987)
Я стал заниматься подобными головоломками благодаря обстоятельствам моей жизни и особым природным склонностям и пришел к заключению, что едва ли разуму человека дано загадать такую загадку, которую разум другого его собрата, направленный должным образом, не смог бы раскрыть.
Эдгар По. Золотой жук
«В мифологии древних римлян бытовало не совсем обычное божество: его принято было изображать с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны. Звали двуликого бога Янус, и в сферу его “компетенции” входило наряду о другими вещами знание прошлого и будущего.
Неким подобием этого любопытного небожителя представляются творчество, да и самая личность автора книги, лежащей сейчас перед читателем. С одной, правда, существенной поправкой - два лица Стивена Кинга, так сказать, «разноплоскостны»: при внимательном рассмотрении одно из них - то, что таится в глубине и до времени неразличимо, - проглядывается, как сквозь маску, сквозь как бы застывшие в неподвижности черты другого, запечатленного на глянце журнальных страниц и эффектных суперобложек его сочинений.
Перед нами как будто сказочно удачливо сложившаяся в трудных, отмеченных безжалостной конкуренцией условиях заокеанского книжного рынка писательская биография. Пятнадцать пухлых книг, выпущенных за тринадцать лет работы на традиционно неблагодарном литературном поприще прозаиком, едва достигшим сорокалетия. И не просто книг, а книг, из года в год лидирующих в списках общенациональных бестселлеров; книг, суммарный тираж которых на языке оригинала давно превысил сенсационный «потолок» в сорок миллионов экземпляров.
Чтобы добиться такой сногсшибательной популярности в нынешних США, нужно быть или безоговорочно признанным и притом доступным сознанию большинства художником - сродни, например, замечательному фантасту Рэю Брэдбери, чья звезда не меркнет вот уже четвертое десятилетие, - или очень ловким ремесленником от литературы, умеющим неизменно попадать в тон своей многомиллионной аудитории. Что же такое Стивен Кинг? К какому разряду его отнести?
Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, стоит пристально вглядеться в самый источник оживленной критической разноголосицы. В обширное и действительно противоречивое, но безусловно примечательное и оригинальное, а в ряде существенных особенностей и в высшей степени симптоматичное для сегодняшней реальности США - социальной, политической, духовно-эстетической - творчество Стивена Кинга. В произведения писателя, который «благодаря обстоятельствам... жизни и особым природным склонностям» посвятил себя разгадыванию сложных «головоломок» современного бытия своих соотечественников, зачастую принимающего противоестественно-кошмарный облик в силу мучительных противоречий научно-технического прогресса и острейших общественных антагонизмов, лежащих в фундаменте национальной истории США.
* * *
И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снится вашей мудрости, Горацио.
Уильям Шекспир. Гамлет
Эти крылатые слова бессмертной шекспировской трагедии могли бы стать не только емким эпиграфом к любой из книг прозаика, о котором мы ведем речь; в них - кристаллизованное выражение главной мировоззренческой идеи, с легкостью прослеживающейся на любом из этапов его не столь уж короткого пути в литературе.
Необычное, подспудное, сокровенное в человеческой натуре; глубинные силы и невыявленные потенции, дремлющие в людях, природе и обществе, чтобы однажды вырваться наружу, неузнаваемо преображая окружающее; таинственные лики бытия, до поры неразличимые под оболочкой привычного, обыденного, повседневного, - таков устойчивый объект внимания Ст. Кинга-художника. Из романа в роман, из повести в повесть, из новеллы в новеллу повествует он о событиях и происшествиях исключительных, явлениях, балансирующих на грани возможного и фантастического, развертывает перед читателем ситуации экстраординарные, а то и попросту «запредельные» - вроде той или иной глобальной катастрофы, своего рода экологического фатума планеты, до крайности отягощенной бременем ядерного, химического, бактериологического и иного смертоносного оружия. И при всем том ухитряется (таков один из кажущихся парадоксов творчества Ст. Кинга - кажущихся, ибо его оборотной стороной всякий раз становится глубинная детерминированность происходящего этической позицией автора, судящего свое антигуманное общество с позиций человечности) оставаться на почве современной американской реальности, безошибочно опознаваемой в типичнейших приметах ее социального быта, нравов, политического и духовного климата.
Так в «Кэрри» (1974 г.) - романе, которым дебютировал двадцатисемилетний выпускник университета в Ороно, штат Мэн, за неимением места по специальности (он получил диплом преподавателя языка и литературы) вынужденный зарабатывать на жизнь стиркой простынь в заводской прачечной. В неправдоподобной и в то же время с подкупающей безыскусностью рассказанной истории робкой и безответной девчонки-школьницы из низов. В ее натуре как бы в компенсацию обрушивающегося на нее двойного «террора среды» (насмешек и издевательств со стороны «благополучных» одноклассников, помноженных на фанатичную религиозную одержимость матери-сектантки) пробуждаются и вызревают грозные телепатические и телекинетические способности. Вызревают, чтобы в один прекрасный день «выплеснуться» самым что ни на есть взаправдашним пожаром и наводнением, о которых потом долго будут вспоминать хроникеры местных газет...
Так и в третьем романе «Светящийся» (1977 г.), действие которого развертывается в отрезанном на зимний сезон от окружающего мира снежными заносами отеле в штате Мэн. Не выйдет за пределы университетского городка в том же штате действие «готического» романа прозаика «Кладбище домашних животных» (1983 г.), в центре которого - драма талантливого медика, одержимого фаустовской мечтой о человеческом бессмертии и приносящего в жертву этому несбыточному стремлению свои научные познания, свои убеждения, свою профессиональную этику. А в вышедшем в том же году романе «Кристина» по дорогам родного писателю штата будет самовластно разъезжать, неся смерть и разрушение, карая злодеев и невинных, самое, пожалуй, впечатляющее создание в кинговском арсенале носителей вселенского зла - чудо-автомобиль по кличке Кристина, безраздельно завладевающий умом и сердцем типичного американского подростка середины 70-х Арни Каннингэма, - емкое и выразительное воплощение поработившего сознание десятков тысяч соотечественников автора моторного фетишизма.
Воспринятые одними читателями как своеобразные метафоры «американского образа жизни», другими как увлекательные «игры» изобретательного писательского ума (именно так предпочитает расценивать все без исключения его книги газетно-журнальная критика США), эти произведения добавили лавров к литературной репутации прозаика, в важнейших чертах сложившейся к рубежу 80-х. Фундамент же ее был заложен раньше - не только «Кэрри» и «Светящимся», вскоре получившими вторую жизнь на киноэкране, но прежде всего тремя последующими романами Ст. Кинга: «Позиция», «Мертвая зона» и «Воспламеняющая взглядом».
Всецело свидетельствуя в пользу широко распространенного мнения о присущем их автору искусстве острого, динамичного, парадоксального сюжета, каждый из них может в то же время служить веским контраргументом расхожему и глубоко неверному представлению о прозаике как о досужем и, по сути, отрешенном от повседневных забот и тревог своей аудитории «развлекателе», не чуждом стремления пощекотать нервы читателям.
Действие всех этих романов развертывается в наши дни или в ближайшем будущем. Реальным пространством воссоздаваемых на их страницах апокалипсических (или предвещающих апокалипсис) событий становится вся Америка и, шире, едва ли не весь современный мир.
В романе «Позиция» (1978 г.) эта катастрофа постигает американцев в результате аварии в сверхсекретном исследовательском центре Пентагона, где разрабатываются средства и методы бактериологической войны. Выведенные в лабораториях бациллы «азиатского гриппа» опустошают перенаселенные города, сводя население огромной страны к случайным горсткам изолированных друг от друга «иммунных» индивидов, не способных ни самоорганизоваться в какое-то подобие социального целого, ни тем более возродить к жизни сложнейшую промышленно-экономическую структуру, в рамках которой привычно текло все их существование. Им, немногим «наследникам» потребительской цивилизации США, людям разного цвета кожи и разной жизненной ориентации, зараженным расовой рознью и классовыми предрассудками, приходится начинать буквально с нуля. Но наихудшее для них, избежавших бактериологического апокалипсиса, даже не в этом; оно в том, что на территории страны остались практически бесхозными целые арсеналы ядерного оружия, могущего стать добычей экстремистов (ибо среди тех, кто пощажен смертоносным вирусом, находятся и такие). Действие - пусть случайное - одного вида оружия массового уничтожения делает неизбежным применение другого - такова, по мысли писателя, «цепная реакция» насилия, возведенного в принцип технологической «целесообразности» и определенный способ государственного мышления, весьма популярный в некоторых политических кругах сегодняшних США.
Тема исподволь назревающей в недрах «мирной» Америки политической катастрофы: неудержимого сползания США вправо, в сторону тоталитаризма фашистского толка, необратимо чреватого катастрофой военной, могущей оказаться роковой для всего человечества, и неотделимая от нее тема гражданской ответственности каждого американца за судьбу своей страны, за ее сегодняшний и завтрашний день - едва ли не центральная в романе «Мертвая зона» (1979 г.). И снова авторское, неповторимо «кинговское», воплощенное в непримечательной на первый взгляд фигуре долговязого и нескладного рядового интеллигента по имени Джонни Смит (для английского уха это имя звучит, как для русского прозвучало бы, скажем, Иван Петров), способного не только распознавать зло на расстоянии, но и провидеть масштабы «зонального» его развития в организме нации в ближайшем и более отдаленном будущем, в нем налицо. Как налицо и неподдельная озабоченность Стивена Кинга теми же опасными симптомами “неоконсервативного наступления” на жизненные права простых людей, какие не могут не волновать сейчас миллионы честных американцев.
Эта озабоченность сообщает бескомпромиссно-обличительную тональность роману “Воспламеняющая взглядом” (1980 г.; перевод опубликован в журнале “Звезда”, 1986, N4-7), где прозаик на новом витке спирали своей художнической эволюции как бы проигрывает заново драматическую жизненную историю Кэрри. Как и героине романного дебюта Ст. Кинга, восьмилетней Чарли Макги присущ диковинный дар пирокинеза - умение поджигать предметы на расстоянии; но вместо фанатички-матери и душевно глухих одноклассников ей и ее отцу противостоит могущественная “теневая” организация Пентагона. Щедро финансируемая, укомплектованная специалистами с учеными степенями, оснащенная сверхсовременным оборудованием “Контора”, как ее запросто называют служащие (официальное наименование этого заведения - “Отделение научной разведки”), в условиях строжайшей секретности практикует разработку новых - на поверку не менее антигуманных и разрушительных, нежели ядерные - средств ведения боевых действий: парапсихологических.
Уникальный “дар” Чарли - одновременно и “плод” этих засекреченных экспериментов, и подлинное проклятие для самой девочки. Ибо в глазах высокопоставленных администраторов “Конторы” ни в чем не повинный ребенок, генетически воспринявший и в геометрической прогрессии умноживший в себе парапсихологические свойства отца и матери, не что иное, как невиданное по поражающей мощи, эквивалентное атомной бомбе или баллистической ракете с ядерной боеголовкой оружие. Именно оружие, безликий инструмент разрушения, а не человек со всем естественным богатством присущих ему проявлений и побуждений; подобно медикам “специальных подразделений” СС, прославившимся изуверскими экспериментами над узниками гитлеровских лагерай смерти, эти респектабельные заокеанские палачи 70-х мыслят в категориях сухой, формальной, предельно обесчеловеченной “статистики”. В интерасах “национальной безопасности США”, декретируют они, Чарли Макги должна быть поставлена на колени; необходимо любыми средствами подчинить себе ее “дар”. И между робкой, закомплексованной, полуосознанно страшащейся этого “дара” (она привыкла считать его врожденным своим “грехом”) девочкой, которую отец возит за собой по дорогам Америки, тщетно стараясь уберечь от всесильных преследователей, и не останавливающимися ни перед чем агентами, функционерами, заплечных дел мастерами, воплощающими истинный лик “Конторы”, разгорается ожесточенный, беспощадный, заведомо неравный поединок...
Жуткая история, порожденная болезненным воображением? Но, спросим себя, что, собственно, в этой истории “выдумано” и “домышлено” писателем? Разве что фигура самой Чарли, в образе которой, как и некоторых других персонажей Ст. Кинга, сконцентрированы черты таинственных феноменов человеческой психики, экспериментальное изучение которых - они получили суммарное наименование “ESP”: “явления экстрасенсорной перцепции” - составляет ныне широкую и весьма перспективную область сравнительно новой, но уже вполне утвердившейся в длинном перечне естественнонаучных, дисциплин науки-биоэнергетики. Что же до леденящих кровь опытов по модификации поведения с помощью сильнодействующих галлюциногенов - опытов, зачастую завершающихся смертью тех, над кем они проводятся, - то, если взглянуть на них глазами трезвомыслящего американца, это новости газетной полосы, не больше и не меньше. По данным самой американской печати, такого рода эксперименты - как правило, с привлечением обитателей исправительных заведений и пациентов психиатрических клиник - проводятся в США начиная с 1953 года. И инициатором их чаще всего оказывается ЦРУ, выступающее под тем или иным “псевдонимом”. Иными словами, реальные факты систематического и планомерного насилия над личностью, становящиеся достоянием общественности, в США столь многочисленны и красноречивы, что у писателя, по сути дела, не было необходимости что-либо специально драматизировать или гиперболизировать. (О своеобразной документальности романа “Воспламеняющая взглядом” убедительно пишет М. Стуруа в статье “Так ли далек Стивен Кинг от истины?” - послесловии к журнальной публикации романа. См.: “Звезда”, 1986, № 7, с. 179-181.) Своим произведением Стивен Кинг лишь в очередной раз сигнализировал об одной из многих опасностей, подстерегающих рядовых американцев в их отечестве.
Одной из многих, но не единственной. Ибо в эпицентр общественных бурь, сотрясающих Америку 80-х, с грозной неотступностью выдвигается главная, волнующая миллионы людей в разных странах мира проблема - проблема обуздания гонки ядерных вооружений, предотвращения перенесения ее в космическое пространство. В важности этой проблемы в полной мере отдает себе отчет Ст. Кинг-гражданин. “Если мы, я имею в виду человечество, - заявил он летом 1984 года в беседе с корреспондентом “Литературной газеты” Владимиром Симоновым, - не будем предельно осмотрительны, можем прикончить самих себя в какие-нибудь ближайшие десять-двенадцать лет. Мы явно менее осторожны сегодня по сравнению с теми временами, когда я был ребенком”. (Цитируется здесь и далее по: Владимир Симонов. Неизвестный Стивен Кинг. - “Литературная газета”, 1984, 29 августа, с.15.)
Животрепещущая проблематика, вызвавшая к жизни “Позицию” и “Мертвую зону”, не перестает волновать и Ст. Кинга-художника. Свидетельством тому - хотя бы открывающая позднейший сборник его короткой прозы (1985 г.) повесть “Туман”, поистине устрашающая фантазия на экологические темы, выполненная в форме дневниковых заметок преуспевающего писателя Дэвида, в погожее воскресенье на побережье живописного озера застигнутого... началом конца света. Точнее, почти иррациональным истреблением всего человеческого под натиском не видимых простым глазом (они как бы слиты в плотный, липкий, невероятно густой туман, спускающийся на поверхность), неведомых по внешнему облику и физическим характеристикам, непостижимых для земного воображения слизнякообразных существ.
Вторжение инопланетян? Возвращение эры динозавров и их еще более доисторических предков? - недоумевают повергнутые в страх и трепет товарищи Дэвида по несчастью - обычные, не склонные философствовать и рефлектировать американцы на отдыхе, на время - но надолго ли? - ограждаемые от мучительной гибели сограждан (их втягивает, раздирает на части, всасывает в себя хищный туман) непрочной коробкой курортного “супермаркета” из стекла и алюминия. И лишь наметанный взгляд главного героя - профессионального литератора, наблюдателя жизни - фиксирует, что нет уже среди этой пестрой, случайной, разномастной толпы двух неприметных людей в форме военнослужащих. Позже, влекомый интуитивной догадкой, он найдет их в одном из служебных помещений - повесившимися. И вспомнит о недавно распространившихся в округе смутных, неопределенных, непроверенных слухах о какой-то аварии, якобы приключившейся на близлежащей базе - разумеется, засекреченной и, разумеется, военной. А вспомнив, поймет, что только эти двое, наложившие на себя руки, могли знать или хотя бы догадываться о причинах обрушившегося на райский уголок “инопланетного” нашествия...
Но дело, конечно, не в загадочных инопланетянах; марсиане и носители иных, еще более отдаленных внеземных цивилизация мало интересуют Стивена Кинга. Прозаик, как обычно, ведет речь о здешнем и не в пример более губительном. Колорит его повести мрачен, страшные подробности надолго остаются в памяти, но идейный пафос ее ясен и определенен. У природы свои секреты, многозначительно напоминает писатель, и кто знает, что может случиться, если ход нормального ее развития будет повернут вспять. Цель торопливых записей, набрасываемых в первозданном мраке вернувшейся в свое “дочеловеческое” состояние вселенной Дэвидом (быть может, единственным из представителей вида “homo sapiens”, еще уцелевшим на земле), - напомнить, сколь велика ответственность современного человечества перед общим его “домом”. Перед землей, на которой рождается и живет человек.
* * *
Как бы то ни было, Чиполла с самого начала фактически даже не особенно старался скрыть подлинный характер своих номеров, а второе отделение программы было целиком и полностью посвящено специальным опытам обезличения человека и подчинения его чужой воле, что Чиполла маскировал чисто ораторскими приемами.
Томас Манн, Марио и волшебник
В “Мертвой зоне”, как смог уже, вероятно, убедиться читатель, предостерегающая, тревожащая, взывающая к гражданскому чувству современников направленность всего очевиднее.
Погружая нас в самую сердцевину духовно-политических конфликтов, запечатлевших зыбкую, нестабильную, противоречивую реальность Америки 70-х, этот роман явил собою действенное опровержение укоренившегося в массовом сознании представления о его авторе как аполитичном по природе творце “готических” сенсаций. Больше того: и замыслом, и построением книга убедительно доказала, сколь по сути традиционно - в точном и позитивном смысле этого слова - мастерство Стивена Кинга-романиста.
Филолог по профессии, Ст. Кинг с детства был ненасытным “пожирателем книг”. Рано осознав в себе непреодолимую потребность писать, он учился непростому этому ремеслу у многих - от вдохновенного романтика Эдгара По до современных продолжателей его научно-фантастической традиции Ховарда Филипса Лавкрафта (1890-1937) и Рэя Брэдбери, не говоря о других литераторах. Поэтому вряд ли может удивить, что “уроки” славных предшественников были усвоены им тщательно и на совесть. И его ли, одного из сотен мастеровых многочисленного писательского цеха, вина в том, что одна половина теперешних критических авторитетов в США демонстративно отворачивается от его произведений (слишком, дескать, популярно написаны, а потому заведомо несерьезны), а другая - поднимает вокруг них рекламную шумиху, столь же априорно отказывая им в какой бы то ни было проблемности (читайте - не оторветесь, только не принимайте-де слишком всерьез).
Уместно напомнить, что самому Стивену Кингу подобное механистическое противопоставление “серьезного” “занимательному” в литературе как нельзя более чуждо. Убежденный сторонник увлекательного, остросюжетного письма (“На протяжении всей моей писательской жизни я был привержен тому, что в художественной прозе сюжет доминирует над любым другим аспектом искусства повествования; характеры, тематика, настроение - все это ничего не значит, если сюжет скучен” (Stephen King, Night shift. N Y., 1978, р. XIX.), - замечал он в авторском предисловии к сборнику рассказов “Ночная смена”), прозаик, однако, никогда не присягал девизу коммерческого книжного рынка “развлекать ради развлечения”; более того, не стремился противопоставлять собственные, пользующиеся широчайшей популярностью произведения так называемой “серьезной” (становящейся постоянной “пищей” малотиражных литературных ежемесячников, читательскую аудиторию которой составляет по преимуществу интеллигенция) прозе.
Но, как ни относиться к кинговской оценке собственных художнических достижений, неоспоримо одно: в отсутствии этического пафоса, авторского неравнодушия к судьбам своих героев, - заметим, нередко характерных для представителей школы “черного юмора” и других направлений, почитаемых модернистски ориентированной критикой США чуть ли не эталоном литературного вкуса, - писателя никак не обвинишь. Морализирующая, нравоучительная миссия литературы для него несомненна.
Не беремся судить, откуда эта убежденность у Стивена Кинга - писателя безусловно критической по отношению к институтам буржуазно-собственнического миропорядка ориентации, человека левых убеждений, но отнюдь не марксистского мировоззрения. Рискнем предположить лишь, что истоки ее следует искать в его индивидуальной биографии. В частности, в специфической атмосфере его детства и юности, прошедших в провинциальной глубинке.
“...Я воспитывался в очень религиозной семье”, - рассказал Стивен Кинг в беседе с советским журналистом (См.: “Литературная газета”, 1984, 29 августа, с. 15.). Эти слова, сказанные немало лет спустя (годы эти, как можно заключить, не только не сделали Ст. Кинга образцовым прихожанином, но, напротив, предельно обострили его художническое видение - прежде всего применительно к многоликим и разнообразным формам искажения человеческой психики под влиянием тех или иных религиозных доктрин; свидетельством тому - образы одержимых фанатичек вроде матери Карри в одноименной книге или Веры Смит - матери Джонни в “Мертвой зоне”), помогают многое понять и в своеобразном методе Ст. Кинга-писателя, в чьих произведениях добро и зло всегда четко и определенно разграничены, обретая своих подвижников, рыцарей, жрецов.
Так было в “Позиции”. Так и в “Талисмане” (1984 г.) - одном из позднейших романов прозаика, написанном в соавторстве с Питером Страубом. Так и в наиболее сложной по художественной организации “Мертвой зоне”, допускающей наряду с другими вариантами интерпретации, так сказать, способ упрощенно-архетипического прочтения: как назидательная притча о непримиримом противоборстве Добра и Зла в современном мире.
На первый взгляд эта притчево-аллегорическая основа романа почти неощутима: столь плотен, продуман, достоверен в малейших деталях нравоописательно-бытовой его пласт, позволяющий рассматривать произведение в целом как своеобразную хронику провинциальной Америки 70-х годов, с присущими стране исконно неизлечимыми социальными болезнями: обнищанием фермерства, продажностью муниципальных чинов, коррупцией полиции, принимающей все более опасные формы преступностью, и возрастающими сознании рядовых граждан разочарованием в перспективах национальной истории. В этом-то, узнаваемом по сотням книг, кинофильмов, пьес, созданных соотечественниками Ст. Кинга, окружении читатель и встречает главного героя “Мертвой зоны” - вполне обыкновенного американца с необыкновенной судьбой.
Впрочем, так уж ли необыкновенна эта судьба, в ряде пунктов, вплоть до общего года рождения - 1947-го, - разительно схожая с биографией автора романа? Выходец из фермерской семьи, студент-филолог, затем начинающий преподаватель, который в свой черед влюбляется, в свой черед ухаживает за возлюбленной, в свой черед намеревается жениться... Необыкновенно другое: таинственный дар предвидения, ценой беспримерно тяжкого испытания открывающийся Джонни Смиту и в конечном счете так дорого ему обходящийся.
Советские критики, писавшие о романе, не без основания отмечали тот факт, что чудодейственное “второе зрение” Джонни Смита (источник блага для окружающих и тяжелейшего нравственного выбора для него самого) автор “Мертвой зоны” тщательно и всесторонне мотивировал, исходя из новейших данных физиологии и биоэнергетики. (Об этом, в частности, убедительно пишет в своей рецензии на роман “Мертвая зона” В. В. Ивашева, первой в нашей критике откликнувшаяся на творчество Ст. Кинга. См.: “Современная художественная литература за рубежом”, 1981, № 4, с. 44-47.). Последнее может служить дополнительным подтверждением тому, сколь мало общего между облеченной в реалистические атрибуты нравоучительной фантастикой Стивена Кинга и десятками квазинаучных сочинений его собратьев по перу, откровенно спекулирующих па мистических и эсхатологических настроениях, в атмосфере социальной, экономической, экологической нестабильности все более широко распространяющихся в США в последние годы. Стоит добавить, что писателя вообще глубоко огорчает, что последними достижениями науки власть имущие пользуются в своекорыстных и антигуманных целях, что, в частности, “экстрасенсорное восприятие загоняют в траншею” (См.: “Литературная газета”, 1984, 29 августа, с. 15.).
Но, как бы ни интриговали иного любителя острых ощущений дистанционные “прозрения” недавнего пациента бангорского госпиталя, то “возвращающего” своему лечащему врачу утраченную тридцать с лишним лет назад в кромешном аду второй мировой войны мать, то безошибочно выявляющего прячущегося в полицейский мундир убийцу-маньяка, то избавляющего десятки юношей и девушек от мучительной гибели в пламени пожара, трудно усомниться в том, что демонстрация чудес ЕSР - все же не цель, а средство для автора “Мертвой зоны”. Ибо сквозь череду выразительно выписанных “экстраординарных происшествий” внимательному читателю со временем становится доступна их сюжетная и проблематическая функция, их сверхзадача. Эта сверхзадача - четко и недвусмысленно высветить истинное лицо Джонни Смита. Лицо гуманиста. Лицо бескорыстного подвижника общего блага, вооруженного “белой магией” сверхчувственного провидения.
Парапсихологические “доспехи”, какими снабдил героя, отправляя в путь по дорогам Америки, предусмотрительный автор, окажутся не втуне для новоявленного Дон-Кихота из Ороно, штат Мэн. Потому что главное ристалище Джонни Смита еще впереди.
Есть на страницах “Мертвой зоны” персонаж, с которым Джонни встретится только дважды. Первый раз - чтобы, рискнув чудовищной мигренью (автокатастрофа не прошла бесследно), до конца осознать свое гражданское и человеческое призвание. Второй - чтобы, заведомо обрекая себя на гибель, выполнить свою миссию. Это Грег Стилсон. До поры маячащий на периферии повествования в разных социальных ролях и масках (то моторизованного торговца словом божьим, то “отца” заштатного городка Риджуэя, что в Нью-Гэмпшире, то конгрессмена от того же округа), во второй части романа он выступит на первый план в конечном и наиболее устрашающем своем обличье - “смеющегося тигра”, зачаровывая робких и неискушенных вещественными атрибутами своей черной магии, имя которой - политическая демагогия. А оказавшись в центре авторского (и читательского) внимания, как-то неузнаваемо преобразит весь роман: до того балансировавший между скачущими “флэшбэками” джонни-смитовских “озарений” и размеренной хроникой провинциальных будней, он вдруг примет классические очертания политического романа-предупреждения.
И неудивительно: ведь образ Грега Стилсона, недурно владеющего приемами телепатического внушения, в плане критико-реалистического обобщения едва ли не большая удача Стивена Кинга, нежели столь дорогой сердцу автора Джонни Смит.
В чем же дело? Или симпатии прозаика внезапно и необъяснимо сместились от героя к антигерою?
Разумеется, нет. Шкала ценностей Ст. Кинга-художника осталась незыблемой. Все дело в том, что на языке живописцев именуется письмом “с натуры” или “по памяти”. (“С натуры” писать, конечно, легче.)
Перед аналогичной дилеммой оказался на определенном этапе своего пути в литературе, как видим, и Стивен Кинг. Суть не в том, что на ландшафтах сегодняшней Америки “натуру”, подобную крайнему реакционеру и разнузданному демагогу Стилсону, отыскать несравненно легче, нежели одинокого альтруиста вроде обаятельного в своей скромной неустрашимости Джонни Смита.
Идея о том, что образ Грега Стилсона писался именно “с натуры”, не домысел. О том же свидетельствует и автор книги. “Когда я писал “Мертвую зону”, - рассказал он в уже известном нам интервью, - у нас в штате Мэн... был один губернатор. Его избрали как независимого. То есть он не принадлежал ни к одной партии... И вот этот деятель заявил: “Я тут вам все устрою. Только слушайте меня. Изберите меня губернатором, а я все улажу”. Народ поверил. И я подумал: “А что, если такой человек станет президентом?” (См.: “Литературная газета”, 1984, 29 августа, с. 15.)
Документальность документальностью, по не прошел, думается, для прозаика даром и опыт большой литературы - американской (ведь была и остается в ней незабываемая “Вся королевская рать” Р. П. Уоррена) и европейской. Вот, скажем, чем не Грег Стилсон, красующийся перед толпой в зеленой каске строителя, надвинутой на самые брови: “...Впечатление крикливого и фантастического шутовства усиливалось благодаря претенциозному наряду”. (Томас Манн. Соб. соч. в 10-ти т. М., ГИХЛ, 1960, т. 8, с. 185.).
Или еще - на этот раз о дурманном экстазе стилсоновскои аудитории, в огромном количестве стекшейся на встречу со своим кумиром: “...Именно после этой победы авторитет его возрос настолько, что он мог заставить публику плясать - да, плясать, понимать это следует буквально... Зрителями овладело какое-то странное извращение, полное смятение умов, пьяный распад воли...” (Там же, с. 211.)
Один к одному, не правда ли? Но не торопитесь, дорогой читатель, перелистывать роман в поисках только что увиденных цитат. Искать их в “Мертвой зоне” бесполезно: это было написано эа полвека до Стивена Кинга. Великим немецким писателем-антифашистом Томасом Манном в короткой, но удивительно мудрой и емкой новелле “Марио и волшебник”.
Не знаю, читал ли эту новеллу, и по фабуле, и по драматической развязке поразительно схожую с обширной, многослойной, перегруженной событиями и персонажами “Мертвой зоной”, Стивен Кинг. И в полной мере отдаю себе отчет в том, сколь несопоставимы творческие индивидуальности обоих прозаиков. Но готов поручиться, что по сути такое сравнение оправдано и правомерно. Ибо Томас Манн, поведавший соотечественникам странную и причудливую историю о недобром гипнотизере и чревовещателе по имени Чиполла, вконец околдовавшем обитателей респектабельного курорта, и скромном официанте Марио, нашедшем в себе мужество положить конец злокозненным его “чарам”, и Стивен Кинг, сделавший нас очевидцами неравного поединка между одиноким искателем добра и справедливости и прожженным политиканом, всеми фибрами источающим социальную телепатию (ибо что, как не социальная телепатия самого вульгарного толка, окрашенная откровенной реакционностью и шовинизмом, широковещательно выдвигаемые Грегом Стилсоном “пять лозунгов” благосостояния рядового американца?), по большому счету ведут речь об одном и том же.
О грозных опасностях, подстерегающих их современников.
О наиболее отвратительном из политических порождений капиталистического строя - фашизме.
И о самой страшной угрозе, какую несет фашизм (германский - у Томаса Манна, видевшего собственными глазами чудовищный процесс его утверждения на родине Канта и Гегеля, Баха и Генделя, Гёте и Шиллера; и, так сказать, “специфически американский” - у Ст. Кинга, с растущей тревогой диагностирующего появление его раковых клеток в организме страны, подарившей человечеству Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна, Уолта Уитмена и Марка Твена, Дюка Эллингтона и Луи Армстронга) народам всей планеты, - войне.
Мировой войне, которая в современных условиях вполне может стать - вернее, не может не стать - концом света.
* * *
Природа?
Она забыта. Здесь пароль - убийство.
Фридрих Шиллер. Дон Карлос
“Гитлер - это война” - было предостережением антифашистов народам и государствам Европы в трудные для Германии ЗО-е годы.
“Стилсон - это война”, - убежден главный герой романа Ст. Кинга Джонни Смит. Волею автора вооруженный “вторым зрением”, он, естественно, видит дальше и лучше окружающих. Но, похоже, драматическая реальность открывающейся за этим перспективы всерьез волнует его одного.
Зададимся вопросом: отчего так отчаянно одинок кинговский бесстрашный подвижник общего блага? Ведь противодействие курсу на эскалацию ядерных вооружений в последние годы находит в США все больше новых приверженцев. Ведь у американского движения сторонников мира давние и славные традиции - достаточно вспомнить хотя бы 60-е годы... И об этом не может не знать Стивен Кинг, в студенческую пору активно участвовавший в антивоенных манифестациях.
Но, как ни велик соблазн увидеть в симпатичном Джонни Смите “второе я” романиста, стоит все же иметь в виду, что в художественном произведении автор и герой никогда не бывают до конца идентичны один другому.
Так и в “Мертвой зоне”: перевоплощаясь в своего персонажа, писатель одновременно оценивает его извне, судит его. Иное дело, что таким образом он иногда выносит нелицеприятный приговор самому себе.
В одиночестве кинговского Джонни Смита, думается, нашли своеобразную проекцию размышления прозаика о судьбах собственного поколения, о болезненном крушении юношеских идеалов, пришедшемся на безвременье 70-х, особенно “глухое” по контрасту с лихорадочной активностью предшествующего десятилетия, отмеченного массовыми выступлениями молодежного протеста - против войны во Вьетнаме, расового неравенства, дискриминации женщин в сфере труда, против “тирании стариков” в политике, модах, искусстве, образе жизни. Какие бы глубокие противоречия ни раздирали это, замешенное на нонконформизме, движение изнутри, до поры оно выглядело - прежде всего в глазах самих его участников - неким единым фронтом борьбы о истэблишментом.
Вот как вспоминает об этом бурном периоде сам Стивен Кинг: “Пока я рос, формировался как личность, меня непрерывно купали в разливанном море насилия. Насилие в военных кинокартинах. Насилие в вестернах. Насилие в “ящике” - телевизионные сериалы о гангстеризме, о частных сыщиках. Стреляют в каждого. Кругом кровь, кровь... Но в шестидесятых - начале семидесятых те, кто был вскормлен насилием, бросились в другую сторону. Возникло “поколение любви”, пошли “цветочные дети”, “хиппи”... Мы хотели порвать с официальной политикой. Протестовали против войны во Вьетнаме...” (См.: “Литературная газета”, 1984, 29 августа, с. 15.)
Но прошло несколько лет, и ситуация переменилась. На фоне вьетнамского позора и позора Уотергейта иллюзия былого единодушия сменилась горьким разочарованием. Иные из вчерашних “хиппи” стали благополучными отцами и бизнесменами, “дети цветов” вспомнили об уютных родительских коттеджах. На долю других - более последовательных в своем нонконформизме - выпало медленное угасание от наркотиков, бездомности, превратившейся в повседневную рутину “свободной любви”. Обыватели остались обывателями, а вот сама Америка стала другой - внушающей еще меньше надежд на безоблачный завтрашний день, чем прежде. Трудно не заметить горькой житейской умудренности в словах немолодого владельца дискотеки, размышляющего вслух о превратностях времени: “Если Том Хейден становится пай-мальчиком, а Элдридж Кливер юродствует во Христе, почему бы банде мотоциклистов не войти в истэблишмент?”
Но не из такого теста сделан Джонни Смит: для него, как и для автора книги, некоторые заветы 60-х (в их числе и завет о непротивлении злу насилием, восходящий к Л. Н. Толстому и Махатме Ганди) стали не полосой в личной биографии, но программой всей жизни. Осознав сверхзадачу своего существования: избавить мир от потенциального инициатора ядерного истребления человечества в лице Грега Стилсона, - он неукоснительно следует велению своего гражданского долга. Но трагедия героя заключается в том (и эти страницы книги насыщены особым, щемящим душу драматизмом, демонстрируя в ее авторе не только незаурядного мастера психологического анализа, но и искателя социальной справедливости), что победить “смеющегося тигра” средствами, обеспечиваемыми демократическим правопорядком, попросту невозможно: редакторы газет запуганы, ФБР хранит непроницаемое молчание. Остается лишь бороться со Стилсоном “стилсоновскими” же средствами.
Но, приняв диктуемые обстановкой правила игры, Джонни Смит неминуемо изменит главному в собственной натуре - натуре “непротивленца”, подвижника Добра...
Не раз и не два (порой, быть может, чрезмерно “приоткрывая” за своим искаженным моральной мукой лицом другое лицо - авторское) напомнит он себе: “Убивать - значит сеять зубы дракона”. И, даже приняв роковое решение (в процессе практической реализации оно предстанет перед читателем скорее как акт ритуального приношения себя в жертву, нежели как акт индивидуального террора), Джонни Смит сделает последнюю запись в дневнике - свое завещание потомкам: “...предположим, хватит духу спустить курок. Все равно убийство - это порочный путь. Убийство - это порочный путь. Порочный. Должен быть какой-то другой выход”.
В финале, впрочем, автор придет па помощь своему герою, и трагическая неразрешимость обуревавшей Джонни дилеммы незаметно сменится другой, более светлой, более “примиренной” тональностью. И тем не менее читателю не удастся уйти от настойчивого ощущения, что “дезавуировало” Стилсона, уничтожив его ядовитое “жало”, по существу, непредсказуемое стечение обстоятельств, что мир оказался спасен от очередного проекта ядерного Армагеддона благодаря чистой случайности. И оттого, быть может, еще глубже западет в его сознание мысль, под знаком которой прошли последние месяцы жизни Джонни Смита: “Должен быть какой-то другой выход”.
Выход этот, судя по всему, неизвестен и Стивену Кингу. Но важно, что прозаик не перестает его искать.
* * *
Сон разума рождает чудовищ.
Франсиско Гойя. Капричос
Оттенок социального пессимизма, ощутимый на некоторых страницах романа “Мертвая зона”, в той или иной мере даст себя почувствовать и в новеллах прозаика. Думается, нет необходимости оговаривать, что он обусловлен определенными мировоззренческими сторонами творческой индивидуальности писателя, в частности, разделяемой им со многими другими художниками современного западного мира неспособностью осознать классовую сущность политических и духовных противоречий, зачастую превращающих повседневное существование его соотечественников в кошмарный сон; к такому выводу, надо надеяться, сможет прийти любой мало-мальски вдумчивый читатель. Но, заканчивая эти заметки о творчестве одного из наиболее популярных и одаренных представителей сегодняшней американской прозы, стоит, пожалуй, подчеркнуть, что лучшим из новелл Стивена Кинга (в арсенале автора их множество и подчас, главным образом - благодаря умелой экономии изобразительных средств, они производят более выигрышное впечатление, нежели его пухлые, нередко отяжеленные побочными сюжетными линиями романы) присущи те же идейно-проблематические особенности, что и его опытам в “большом” повествовательном жанре.
Чаще всего это рассказы-предупреждения, сигнализирующие о глубоком неблагополучии, поселившемся на американской стороне общего “дома” человечества - планеты Земля. Но гротескный их пафос имеет более широкую адресацию: от того, что выпадает на долю преуспевающего служащего солидной юридической конторы Ларри (“Последняя ступенька”), хладнокровного торговца смертью Рэншо (“Поле боя”), персонажей рассказов “Грузовики” или “Корпорация “Бросайте курить”, никоим образом не застрахованы люди, живущие в любом другом из развитых государств капиталистического мира. Необратимый кризис господствующих в нем этических, правовых, эмоционально-психологических установлений, острое ощущение кричащей его бесчеловечности рождает в чутком воображении прозаика жестокие картины, под стать которым лишь самые жуткие, апокалипсические видения, запечатленные кистью западных живописцев.
Да, произведения Стивена Кинга легче всего суммарно определить как страшные сказки технологической эры; и далеко не случайно техника и человек предстают в них непримиримыми антагонистами. Иной раз может даже показаться, что сам по себе научно-технический прогресс воспринимается прозаиком как худший из врагов “homo sapiens”. Однако, вчитавшись, например, в новеллу “Грузовики” - одну из самых ярких и выразительных в творческом активе Ст. Кинга, - очень скоро приходишь к выводу о несостоятельности такого предположения.
Пятеро незнакомых людей застигнуты на автостоянке иррациональным “бунтом” голодных... автомобилей. Затем четверо. Затем трое, низведенные до уровня роботов, обреченные до бесконечности обслуживать другие “роботы”, выстроившиеся в нескончаемую череду, с жаждущими постоянного подкрепления двигателями внутреннего сгорания вместо центральной нервной системы,- что это, как не предельно точная и лаконичная (только “перевернутая” - как человеческое лицо в стеклышке фотообъектива) картина извращенно-“нормального” течения привычной, обыгранной в сотнях произведений литературы, театра, кинематографа повседневности буржуазного общества. Общества, где люди - существа с генетически заложенной неповторимостью чувств, ощущений, вкусов, запросов, склонностей, физических и духовных характеристик - низведены до уровня человекоподобных автоматов, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год уныло повторяющих одни и те же операции механического цикла “накопление - потребление”. Что, как не метафора того самого “американского образа жизни”, в рамках которого автомобиль - по преимуществу новейшей и самой дорогой марки - давно стал официально признанным божеством, показателем товарной ценности его владельца, а человек, напротив, “опущен” до положения бессмысленной “производительной единицы”...
“Бунт” неодушевленной техники, но уже в несколько ином ракурсе, занимает центральное место и в антимилитаристской новелле “Поле боя”. Механические ли игрушки виноваты в гибели главного героя - точнее, антигероя, или его еще более ловкие и предусмотрительные конкуренты, занимающиеся тем же нечистым “промыслом” - убийствами по заказу? Или кто-то из родственников убитого Рэншо фабриканта игрушек измыслил столь хитроумный способ возмездия? Автор новеллы - это вообще характерно для Ст. Кинга - не дает прямого ответа на эти вопросы. Но симптоматично, что на всем ее протяжении у читателя не возникает и тени сочувствия к главному действующему лицу, преследуемому, загоняемому в угол и наконец отправляемому к праотцам игрушечными солдатиками. Оно и понятно: настолько обесчеловечен объект преследования, настолько его поведение лишено и тени гуманности.
“Тоска по человечности” - такой мысленный подзаголовок сам собою напрашивается к подавляющему большинству рассказов Стивена Кинга, как вошедших в состав первой книги прозаика, выходящей на русском языке, так и остающихся за ее пределами. Потому, наверное, с напряженным интересом следишь за нечастыми на страницах его новелл проявлениями подлинных чувств, устремлений, привязанностей, соотносимыми с понятием человеческого достоинства поступками.
Показательнее других в этом отношении новелла “Карниз” - волнующее описание преодоления профессиональным спортсменом самых разнообразных и неожиданных препятствий в борьбе за выживание. Конечно, предлагаемая писателем исходная ситуация: пари, ставкой в котором для героя - свобода, любимая женщина и материальная независимость, - сама может послужить гарантией читательского внимания. Но для Стивена Кинга несравненно важнее другое: несгибаемая стойкость духа персонажа, упорное его нежелание стать “вещью”, игрушкой пресыщенных толстосумов, та самая непоколебимая решимость Стэна Норриса во что бы то ни стало остаться самим собой, которая помогает ему не только совершить, казалось бы, невозможное: обойти последний этаж небоскреба по карнизу шириной менее фута, - но и, в свой черед, стать судьей всесильного преследователя.
Эта новелла вносит жизнеутверждающую ноту в книгу прозаика, отдавшего лучшие краски и тона незаурядного своего таланта живописанию тех крайних ситуаций, в которых человеку приходится из раза в раз добиваться невозможного, если он хочет сохранить в себе человеческое. Условия задачи, вновь и вновь формулируемые для себя Стивеном Кингом, жестки, вплоть до экстремальных; вероятно, поэтому в его романах, повестях, рассказах много “открытых” концовок. Но не приходится сомневаться, что такая цель оправдывает средства.
ТАК ЛИ ДАЛЕК СТИВЕН КИНГ ОТ ИСТИНЫ?
ТАК ЛИ ДАЛЕК СТИВЕН КИНГ ОТ ИСТИНЫ?
Мэлор Стуруа
(Звезда, 1986, N7)
В литературе известен прием, который не вполне научно называют «методом доведения до абсурда». На первый взгляд может показаться, что роман Стивена Кинга «Воспламеняющая взглядом» написан именно этим методом. К сожалению, сие далеко не так. Я имею, конечно, в виду «к сожалению» применительно не к его художественным достоинствам, а к сути. И с политической, и с научной точек зрения роман «Воспламеняющая взглядом» — не фантастика, а страшная реальность, маячащая буквально за углом нашего быстротечного времени.
Для того чтобы прояснить эту мысль, приведу рассказ моего американского коллеги-журналиста Дэвида Ремника из газеты «Ньюсдей». Вот этот рассказ:
Харви Уайнстейн, занимающийся психиатрией в Станфордском университете, говорит, что бывают дни, когда он «стыдится своей профессии», ночи, когда он не
может выбросить из головы мысль о канадском психиатре, ‹погубившем жизнь моего отца... лишившем его всего. Это кошмар, которому нет конца».
На деньги Центрального разведывательного управления США покойный доктор Юэн Кэмерон провел ряд экспериментов но управлению разумом над 53 пациентами, включая отца Харви Уайнстейна — Луиса, процветающего монреальского предпринимателя. Все они проходили в период с 1957 по 1961 год в Аллановском мемориальном институте при университете Макгилла в Монреале курс лечения от различных психоневрологических заболеваний.
В результате этих экспериментов, говорил Уайнстейн, его отец стал «подопытным кроликом, несчастным человеком без памяти, практически не жившим больше. Он потерял свое дело, потерял все». Уайнстейн — один из девяти участников иска, требующих от ЦРУ возмещения ущерба.
Чтобы разрушить личность человека, Кэмерон давал своим подопытным больным большие дозы ЛСД, подвергал их «лечебному сну» продолжительностью до 65 дней подряд и применял лечение электрошоком, в 75 раз более сильным, чем применяется обычно. Чтобы регулировать поведение людей, Кэмерон заставлял их слушать с интервалами в 16 часов одни и те же записанные на пленку тексты — метод, известный под названием «психическое вождение». Кэмерон и ЦРУ добивались воздействия на разум и возможности менять мысли и поведение человека. Больные не давали согласия на эти опыты, и никому из них не было сказано, что их использовали для каких-то исследований.
«Когда в 13 лет видишь, как отец — человек независимый и умный — у вас на глазах становится совершенно иным, невозможно мириться с этим, — говорит Уайнстейн.— Я вспоминаю один из его первых визитов домой из больницы. Он мало говорил, а если говорил, это была бессмыслица. Когда он не спал, он бывал сонлив. Он спрашивал у нас о родителях, хотя они уже много лет как умерли.
В конце концов у отца возникло чувство вины, чувство, что он чем-то заслужил наказание. Он был убежден, что ЦРУ подслушивает его телефон. Он был пристыжен и чувствовал себя неловко. Мать умерла, так и не увидев этому конца. Будет печально, если отец умрет, не восстановив в какой-то степени свое человеческое достоинство». Сегодня Луис Уайнстейн живет один в Монреале, ухаживают за ним две его взрослые дочери.
Никто не знает, где находятся все остальные, кто подвергался таким опытам. Возможно, некоторые из них умерли, но Луис Уайнстейн и еще 8 человек, в том числе
Велма Орликоу, жена члена канадского парламента от Новой демократической партии, говорят, что эти опыты нанесли им непоправимый вред. «Я бы сказал, что Велма сохранила примерно 20 процентов своих умственных способностей, — говорит Дэвид Орликоу.— Это ужасно».
Факты причастности ЦРУ к опытам по управлению разумом уже много лет являются достоянием гласности. Иск, поданный упомянутой группой против американского правительства, с декабря 1980 года находится в американском окружном суде США у судья Джона Гарретта Пенна. Правительство выразило готовность уплатить 25 000 долларов. Адвокат этой группы Джозеф Рау называет это предложение ‹оскорбительным» и утверждает, что ЦРУ удается затягивать рассмотрение дела, чиня разного рода помехи. Юрисконсульт ЦРУ Ли Стрикленд отказался высказаться по этому делу. Пресс-секретарь ЦРУ Кэти Ферсон заявила: «Мы не комментируем дела, находящиеся в стадии рассмотрения. Обсуждать их в печати неуместно». ЦРУ попросило судью Пенна помешать Рау допросить двух видных сотрудников ЦРУ Стэси Халса и Джона Науса, публично названных бывшими начальниками отделения ЦРУ в Оттаве. Они оба на пенсии.
Кэмерон, скончавшийся от сердечного приступа при альпинистском восхождении в 1967 году, был одним из виднейших психиатров Северной Америки. Как бывшему президенту канадской и американской психиатрических ассоциаций, ему было предложено осмотреть нацистских деятелей, в том числе Рудольфа Гесса, во время Нюрнбергских процессов (он признал Гесса психически здоровым). Но за работу в области воздействия на мозг и управления разумом критики назвали Кэмерона «безумцем».
«Мы вешали нацистов примерно за те же самые дела, которые делал Комерон»,— говорит Рау.
Со времени второй мировой войны американские органы разведки проявляют интерес к методам управления поведением и мыслями. Военных особенно интересовали методы допроса, которые применялись во время корейской войны. В американский словарь вошел термин «промывание мозгов». Через подставные организации ЦРУ передало университетам и независимым исследователям подобных проблем около 10 миллионов долларов.
Во время одного широко разрекламированного эксперимента служащему американской армии доктору Фрэнку Олсону дали ЛСД без его ведома. Его госпитализировали, а несколько дней спустя он выпрыгнул из окна и погиб. Очень немногие люди были сколько-нибудь подробно осведомлены о так называемой программе МКУЛТРА и о связанных с нею делах, подобных делу Фрэнка Олсона, пока в 1977 году запросы о документах на основании закона о свободе информации не разоблачили характера и масштабов деятельности ЦРУ.
Бывший директор ЦРУ Ричард Хелмс в 1973 году приказал уничтожить документы, касающиеся опытов в Монреале, но в 1977 году в связи с запросом писателя Джона Маркса, сделанным на основании закона о свободе информации, тогдашний директор ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тэрнер объявил, что некоторые архивы не были уничтожены. Эти документы образуют основу того, что вообще известно о работе Кэмерона.
Химик ЦРУ Сидни Готлиб, как показывают документы, ведал проектом МКУЛТРА в управлении. Один из врачей ЦРУ, подполковник Джеймс Монро, работал под прикрытием и руководил Обществом по изучению человеческой экологии — организации, направлявшей деньги Кэмерону и Аллановскому институту.
Велма Орликоу:
«Я страдаю от хронической депрессии, которая иногда становится острой. Я называю эти периоды моими «черными дырами». Я никого не хочу видеть и не выхожу из
дома. Я не могу читать, а ведь я любила чтение. Я не способна нанисать письмо. Я испытываю необъяснимые страхи. Я просыпаюсь по ночам с чувством беспричинного испуга. Я как бы веду жизнь человека, попавшего в тяжелую катастрофу и ставшего в результате инвалидом. Д-р Кэмерон бывал жесток, когда больные не выполняли полностью его указаний».
Юэн Кэмерон родился в Шотландии и получил образование в университете Глааго, в Королевской психиатрической больнице Глазго и в университете Джонса Гопкинса. Он получил определенную известность за создание в Канаде в 30-х годах мобильных психиатрических лечебниц. Во время войны Кэмерон входил в состав одного международного комитета психиатров и социологов, изучавших происхождение и характер нацистской культуры. Во время войны он опубликовал множество статей о массовой психологии.
Кэмерон учредил Аллановский институт в 1943 году на деньги, предоставленные Фондом Рокфеллера. Он произнес множество речей о «проблеме Германии» и верил, что психология и факторы, породившие нацизм, возможно, коренятся глубоко в немецкой культуре. Хотя он жил в Монреале, Комерон стал американским гражданином.
Кэмерон все больше и больше верил в возможность воздействовать на человеческий разум, менять мысли и поведение. Но вместо психотерапии Кэмерон верил в более
быстродействующие средства, включая наркотики и электрошок. Он начал опыты с органическими методами лечения шизофрении. Опыты 1957 —1961 годов производились на больных, в основном женщинах.
Луис Уайнстейн обратился в институт по поводу затрудненного дыхания и нарушений пищеварения, вызванных страхом. После того как он прошел полностью весь курс ЛСД и других препаратов, курс электрошока и психического подталкивания, Уайнстейн, по словам его сына, стал «погибшим человеком... Мой отец не представляет себе, как вести себя в обществе, как заботиться о личной гигиене, как поддерживать разговор... Его лишили собственного лица».
Велма Орликоу стала страдать от депрессии после рождения дочери. После того как она несколько лет лечилась у частного психиатра в Виннипеге, она легла в Аллановский институт, желая ускорить излечение. Без предупреждения относительно характера инъекций ей сделали 14 вливаний ЛСД и ее подвергали «психическому вождению». Она считала методы лечения пугающими, но, по ее собственным словам, Кэмерон уговорил ее продолжать лечение до 1963 года. Сейчас г-жа Орликоу говорит, что она не может ни на чем сосредоточиться, не может больше читать книг и журнальных статей.
Доктор Мэри Морроу обратилась к Кэмерону с просьбой выделить для нее стипендию, чтобы она могла заниматься психиатрией. Но Кэмерон после осмотра решил, что Морроу производит впечатление человека нервного, и вместо этого стал лечить ее в своем институте. В течение 11 дней, рассказывает Морроу, она подвергалась опытам по изменению поведения, в том числе лечению электрошоком и барбитуратами. Лечение привело к аноксии мозга — когда в мозг поступает недостаточно кислорода, и ее госпитализировали. Сегодня Морроу страдает прозопагнозией — она не различает человеческих лиц.
Роберт Лоджи, уроженец Ванкувера, говорит, что он не может работать постоянно на одной работе и не может спать без снотворного. Он страдает тяжелой депрессией,
и ему по-прежнему снятся опыты, которым он подвергался. Ливия Стэдлер из Монреаля после лечения была помещена в психиатрическое заведение.
Рау говорит, что проведенные опыты, судя по всему, не только не имеют терапевтической ценности — они означали нарушение признанных норм медицинских экспериментов, сформулированных на Нюрнбергских процессах военных преступников и ратифицированных в Уставе ООН...»
Вот так-то. Вполне логично предположить, что, создавая образ доктора Уэнлесса, писатель мог бы взять в качестве прототипа и доктора Кэмерона, А под Конторой
было бы нетрудно угадать и научный филиал ЦРУ.
Впрочем, доктор Кэмерон не исключение, не какой-то выродок-одиночка. Он — порождение системы. Сравнительно недавно на Западе вышла книга под названием «Гетто и тюрьмы. Расизм и права человека в США». Ее авторы Дорис и Джордж Памфри пишут в заключительной главе о контроле за поведением людей и экспериментах над ними, о чудовищных опытах, проводимых американскими секретными службами. Вот отрывок из этой книги: «Шеф ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тернер сообщил в августе 1977 года конгрессу, что 185 ученых в 70 учреждениях США, в том числе 44 университетах, 12 больницах и 3 исправительных учреждениях, участвуют с 1953 года в исследовательской программе, с помощью которой делается попытка поставить под полный контроль поведение человека, то есть «программировать» людей. превращать их в роботов, подчинять индивидуальность полному контролю со стороны навязанной извне воли»...
Для достижения этих целей в тюрьмах применялись наркотики, электрошок, нейрохирургия, «промывка мозгов» и др. Никого поэтому не удивит тот факт, что фармацевтические фирмы имеют выгоду от проверки своей продукции в ходе осуществления в тюрьмах программы контроля над поведением человека. В 1977 году администрация тогдашнего президента Дж. Картера дала официальное разрешение таким фирмам проверять их сомнительные и даже потенциально смертельные вещества на заключенных. США — единственная страна в мире, проводящая подобные опыты. Газета «Манчестер гардиан» сообщала в 1977 году, что фармацевтическая промышленность США проверяет 85 процентов своих новых медикаментов на заключенных. По данным Союза фармацевтов США, только в 1975 году для таких тестов, было использовано 2400 узников. Один американский ученый откровенно заявил еще в 1963 году на страницах «Бритиш медикл джорнэл»: «Преступники в наших тюремных заведениях — великолепный подопытный материал, причем он куда дешевле, чем шимпанзе»
Авторы сообщают, что подобные бесчеловечные опыты проводятся минимум в 50 американских тюрьмах на заключенных-«добровольцах», которым обещают за это маленькое денежное вознаграждение или незначительное сокращение срока. Испытываются не только новые лекарства. Некоторые заключенные получают прививки раковых клеток или сыворотки из крови больных лейкемией. Количество смертельных случаев после этих опытов исчисляется сотнями. В 1978 году западногерманский журнал «Шпигель» сообщал: «В поисках нового смертоносного оружия Пентагон производит обстрел раковых больных нейтронными лучами... В десятках тюрем узникам пересаживают раковые клетки, впрыскивают возбудителя малярии и подвергают воздействию ядов типа ДДТ. В одном из нью-йоркских приютов врачи подвергли душевнобольных детей действию возбудителя желтой лихорадки. В произвольно выбранных ресторанах медики по поручению тайной службы ЦРУ делали ничего не подозревавших посетителей жертвами своих зачастую смертельных опытов с наркотиками».
Итак, литературный «метод доведения до абсурда» - отражение граничащей с абсурдом преступной деятельности американских разведслужб. Если что и фантастично в романе Кинга, так это его «счастливое» окончание в духе канонического «хэппи энд». Смешно даже подумать, что страшное зло можно победить, обратившись в газету, хотя бы и такого либерального направления, как «Роллинг Стоун».
Ах, если бы!